созданный из крестильной купели».
...
Нужда у «бати» постоянная,
Слаба доходная статья:
«Ах, жизнь моя ты окаянная,
Да бесталанная моя!»
Перед святителем Николою,
На образ глядя храмовой,
Не раз он с думою тяжёлою
Стоял от горя сам не свой.
И речь попа была укорная,
Полны кощунством словеса:
«Когда ж ты, сволочь чудотворная,
Свои нам явишь чудеса?!
Не ты ль первейшим был святителем
На всей Руси спокон веков?
Не ты ль царям был покровителем?
А результат с того — каков!?»
Нашло на батю просветление:
Приход — молись хоть, не молись, —
У бати, всем на удивление,
Шальные деньги завелись!
Иную жатву, преобильную,
Стал пожинать отец Панкрат,
Перекроив купель крестильную
На… самогонный аппарат!
С тех пор по зову меднозвонному
Бесстыжий сброд пропойных рож
Спешит к Николе Самогонному —
Николе Лаптевскому то ж!
Там, средь притвора сбившись тесного,
Гудит восторженно толпа:
«Благодарим Отца небесного,
Что вразумил он так попа!..»
1923 год.
Из беседы следователя с арестованным
преступником Комаровым-Петровым,
совершившим в Москве за два года 33 убийства:
...
СОТРУДНИК: «А вы в бога верите?»
КОМАРОВ: «А как же, православный я…
И в церковь постоянно ходил, и молился…
Не часто ходил, потому что некогда часто,
а только и дома молился и в церкви к Господу прибегал».
«Во имя Отца…»
(С какого б зайти конца?)
«И Сына…»
(Убью и зарою у тына!)
«И Святого Духа…»
(Тр-рах в висок повыше уха!)
«Аминь, аминь, аминь, аминь!»
(Жена, корыто для крови пододвинь!)
«Господи Иисусе, сын божий…»
(Обмотаем теперь труп рогожей!)
«Молитв наших ради…»
(Я понесу, а ты подхватывай сзади!)
«Пречистыя матери и всех святых…»
(Падай в воду — бултых!..)
«Слава т е, боже! Слава те, боже!» —
Кокнули тридцать второго, похоже!
А завтра Господь пошлёт тридцать третьего, —
И я уж успел присмотреть его:
Звездану его гирей по темени!..
Ну ж, возня, — помолиться нет времени!!!
1923 г.
...
Рождеству сущу,
Отцу ж Анемподисту, животом трясущу
И грядущу по селу
Воздати Господу хвалу,
Рече кузнец Памфил, безбожник окаянный,
Хулитель церкви постоянный:
«Это, батя, негоже —
Орёшь по дворам: «Рождество твоё, боже!»,
А не заходишь ко мне!
У меня ж — портрет Маркса на стене;
Споёшь «Интернационал» перед этим портретом —
Буду ковать тебе лошадей и зимой и летом!»
Отец Анемподист свернул к Памфилову двору:
«Не врёшь!?» — «Не вру!
Моё слово — честное!»
Сотворив знаменье крестное,
Анемподист в дом Памфила вниде
И воспе «Интернационал» в лучшем виде! —
Велико бе изумленье Памфила:
«Тьфу ты, нечистая сила!
Да как же ты, батя, так наловчился!?
От кого ж «Интернационалу» научился?» —
Трижды сплюнув у дверей,
Отвечал священноиерей:
«Наслушался я сего гимна неподобного
От моего чада единоутробного —
От Петрухи-сорванца,
Понеже он отрёкся от матери и отца,
Невесть по каким собраниям шляется:
В комсомоле, вражий сын, обретается!!!»
1924 г.
Дьячок Кирилл да поп Ипат
У старенькой купели
Под писк ребят
Козлами пели…
Кто думал про детей, а «батя» — про отцов:
«Ужотко проучу я этих подлецов!
Довольно мне они, злодеи, насолили —
Церковный сенокос и поле поделили,
На требы таксу завели!
Приходится сидеть, как раку на мели…
Нет ни почёту, ни доходу!» —
С перекосившимся от злой усмешки ртом
Поп ребятишек в воду
Стал погружать гуртом:
«Во имя… Отца… и Сына… и Святого духа…
Крещаются младенцы: Голиндуха…
Евпл… Хуздазад… Турвон…
Лупп… Кирса… Сакердон…
Ексакостудиан… Проскудия… Коздоя»… —
Чрез полчаса
В деревне шум стоял от ругани и воя!
Ермил накинулся на кума, на Сысоя:
«Кого же ты носил крестить: дитё аль пса?
Как допустил назвать его ты… Сакердоном?!»
В другом конце сцепился Клим с Антоном:
«Как, ты сказал, зовут мальца?!»
На куме не было лица.
«Эк… сам…» — уставился бедняк убитым взглядом
На разъярённого отца:
«Как, бишь, его… Кума с попом стояла рядом…
Эк… сам…» —
«Что "сам"?! Крестил аль что? Ты, леший, пьян!!» —
«Я? Пьян? Ни боже мой!» — Кум жалко усмехнулся:
«А крестничка зовут: Эк… сам… кустом… Демьян…» —
«Сам-под-кустом-Демьян?! Ай, братцы, он рехнулся!..»
Пров кума своего на все лады честил:
«Ты где ж, подлец, — в лесу дитё мне окрестил,
Аль у соседского овина?!
Как, говори, зовут мальца?» —
«Ху… Хуздазад!» —
«Что-о-о?! Сам ты: Хуздазад!..
Вон со двора, скотина!!
Неси дитё назад!!!»…
«Ай!» — Кузькина жена в постели горько билась:
«Какого Евпла мне, кума, ты принесла?!
Евпл!.. Лихоманка б вас до смерти затрясла!..»
У Сурина Наума
За Голиндуху так «благодарили» кума,
Что, не сбежись народ на шум,
Крестины век бы помнил кум!..
«При чём тут кумовья? Опричь попа Ипата, —
Мне скажут, — ни одна душа не виновата!»
Пожалуй, что и так;